Читая зачало о бесноватых, которые пугали народ, мимо которых никто и пройти не мог, мы чувствуем какую-то дистанцию... Ведь мы сегодня не знаем таких бесноватых. Мы в какой-то степени обделены опытом восприятия этих людей, и поэтому очень сложно принимать этот рассказ в целом... Ведь рассказ повествует нам о силе Христовой, которую мы также не наблюдаем сегодня...

Бесноватые говорили: "Зачем ты, Иисус, Сын Божий, пришёл прежде времени мучить нас?" Православная аскетика вообще-то говорит нам не доверять бесам, но иногда, оказывается, можно, иногда они говорят правду... ну так, для разнообразия. И вот эта дистанция ощущается во всём. И Он повелел свиньям — они утонули. Нам, конечно, их не жалко, а вот вчера прилетела ракета, благословлённая патриархом Кириллом, возле Черкасс, и попала в свинарник, и сви́ньи погибли... вот их нам уже жалко. Ведь какая разница между современным прочтением рассказа о гибели свиней и техники, и тогдашним прочтением? Тогда люди радовались: "Ой как хорошо, сви́ньи утонули!" Ну христиане же свинину не ели в начале тоже... Так вот, и эта дистанция ощущается во всём.

Например, сегодня день памяти Андрея Рублёва {4/17 июля}, который был современником Сергия Радонежского в XIV веке. /.../ Почему о нём вообще ничего не известно, кроме одного воспоминания Иосифа Волоцкого, писавшего уже в XV веке? Иосиф Волоцкий хвалит работы Рублёва, и не только Рублёва, но и всей его бригады иконописцев... да потому, что он никому не был нужен, и получается, что вот был такой святой... Иосиф Волоцкий говорит, что перед смертью его друга Даниила они вдвоём заболели, и раньше умер Андрей, и он во сне Даниилу явился и говорит: мол, здесь всё хорошо, (угля много... Не, насчёт угля — шутка. Но здесь всё хорошо), приходи... И отсюда Иосиф Волоцкий заключает, что, видимо, он был святой. Ну что нам до него? Канонизирован уже в Перестройку Андрей Рублёв. Все эти столетия Церковь не видела... но как только эти иконы стали стоить определённых денег, так сразу и Андрей Рублёв — святой. И вот такой взгляд на святого...

Или вот Ефимий Суздальский, преподобный, святой очень человек. 88 лет прожил. Тоже был современником Андрея Рублёва, современником Сергия Радонежского. И о нём известно только то, что он настолько ущемлял себя в питании и питье, что не мог есть хлеб без слёз... когда мы будем есть хлеб, умываясь слезами от умиления, как сказано о нём в его житии, тогда мы поймём, о ком мы вообще говорим. (То есть никогда!) Ещё в житии говорится, что, когда он умер, он всё равно следил за своим монастырём... он был основателем монастыря. И один келарь ночью подъедал... ну, кушал (знаете, бывает ночная жрица или ночной жрец, полуночный жрец... а оно бывает так: ночью они возле холодильника... но раньше холодильников не было, но келарь всё равно умудрился чего-то подъедать), а святой-то видит... явился ему во сне с огромной свечой горящей: "Не ешь на ночь!", и пригрозил: "Будешь ещё есть ночью — будет тебе плохо". Тот наутро перекрестился и подумал: мало ли что приснится... и забыл всё, и дальше ел... Потом явился ему преподобный Ефим... и полный паралич на него до конца жизни, так что мало не показалось... (Так что учтите это, кто после 6 часов ест... уже полный паралич недалеко!) И, читая эту литературу, я вижу, что вы как бы ухмыляетесь, — потому что есть дистанция между нами — и теми, о ком повествуется. И ни мы не виноваты, ни эти святые люди не виноваты. Или вот Андрей Боголюбский, это XII век, которого тоже убили придворные интриганы, который учредил множество монастырей, и мы, когда читаем о том, какой же это был великий ратный человек: и немцев он бил, и шведов бил, — думаешь: ну террорист какой-то прям! Но опять же — эта дистанция. И как нам её преодолеть? Нам, наверное, для того даны все святые православной Церкви, и огромная история православной Церкви, для того, чтоб мы почувствовали, что до них нам не дотянуться. Мы дотягиваемся только до своих каких-то интересов...

Или вот сегодня день памяти Николая II и его семьи́. Разве Николай II хотел стать страстотерпцем? Да ни разу! Разве он хотел быть расстрелянным? Да нет, вообще-то в Англию собирался человек, отрёкся, говорит: "Отпусти́те меня отдохнуть". Ан нет, не получилось. Но внутри семьи... это была замечательная семья. Я думаю, это нам ключ к тому, чтобы понимать промысел Божий. Христос говорит: "То, что вы сделали одному из малых сих, вы Мне сделали". Вот мы имеем некоторую симпатию друг к другу, расположенность, любовь. И Бог принимает это на свой счёт, и говорит: "Вот то, что у вас есть между собой, — это и есть святость. То, что вы сделали друг другу, то Мне сделали". Поэтому наверняка Андрей Рублёв что-то доброе сделал своим ближним, но мы не знаем... О нём могут засвидетельствовать только его современники, только его друг Даниил.

Андрей Боголюбский был мил, но весь двор его ненавидел, его убили. Наверное, он кому-то был мил, кому-то нет, так кто может его канонизировать? Мы, которые читаем и седеем от его жития, или же те, кто рядом с ним жили? И нас тоже сможет канонизировать только наш современник, только тот, к кому мы отнеслись по-доброму, и он к нам отнёсся по-доброму. Как в притче о добром самарянине: самарянин по-доброму к иудею отнёсся. (И с тех пор вот такая хорошая традиция: хорошо относится к иудеям... после Гитлера пока никто не пробовал относиться иначе, потому что это уже немножко опасно.) Так вот, хорошо относиться нужно не только к иудеям, но и ко всякому встречному. И тогда мы друг друга опозна́ем, друг друга канонизируем. А вся православная история святости — это история того, как люди уходят от нас за горизонт, мы уже не понимаем: а что там святого, а что там ценного? И говорим: "да", соглашаемся: это очень ценно! Но мы не знаем, что! Святость самоочевидна, поэтому святым может быть только тот, кто рядом с нами, только тот, кто наш современник, только тот, на кого мы посмотрели, и он на нас.