> "Появляющейся церкви" присущ оптимистический взгляд на природу человека, опирающийся на убежденность в благости творения. Для классической доктрины первородного греха в богословии движения не остается места. Претерпевает критику и протестантское учение о врожденной греховности, которая трактуется как искажение сути евангельской вести. По словам Б.Макларена, в протестантском богословии евангелие от Божьего великого послания спасающей любви для всего мира низведено до уровня ограниченной таинственной «информации о том, как решить <навязшую в зубах> юридическую проблему первородного греха».{} С.Чалк говорит, что Иисус верил во врожденную доброту человека,{} а Д.Томлисон расценивает учение о первородном грехе как «сомнительное в библейском смысле, экстремальное и напрасное».{} Такие радикальные высказывания постмодернистских богословов свидетельствуют о влиянии постконсервативной парадигмы, в которой община выступает основным фактором в Божьем плане, а грех рассматривается не как нарушение Божьего закона, а как неспособность поддерживать надлежащие отношения в рамках общины. Следовательно, грехопадение Адама не обязательно воспринимать как буквальный факт, оно может рассматриваться как символ отчуждения древних людей от Бога, друг от друга и от природной среды. Мы оказались в ловушке греха не потому, что наши бессмертные души осквернены (), а потому, что мы перенимаем идею греха из нашей христианской культуры. Бог считает нас виновными только после того, как мы сознательно грешим, что невозможно до достижения возраста ответственности.{}

> В этом же русле доктрину врожденной греховности человека трактует Д.Паджитт. Он рассматривает это учение как «греко-римский гибрид», сформировавшийся благодаря стараниям <блаженного Августина> ввести классическую философию в христианскую веру.{} Паджитт приводит целый ряд аргументов в защиту своей позиции. Во-первых, первородный грех не отвечает нашему опыту. Паджитт пишет, что никто еще не прогуливался по родильному отделению со словами: «какие грязные, гнилые, маленькие грешники, отделенные от Бога и способные только на зло!», а скорее: «Какие красивые, прекрасные создания». Появление новой жизни противоречит понятию врожденной греховности. Во-вторых, Паджитт говорит, что учение о первородном грехе — нехристианское по своему содержанию. Он считает, что идея об изменении природы человека в результате грехопадения Адама отрицает их ценность как носителей образа Божьего.{} По мнению Паджитта, «когда мы считаем, что люди по своей сути благочестивы, а не наделены врожденной греховностью, из этого вытекает, что все люди ценны, что все люди обладают вдохновенной Богом добротой».{} Паджитт не соглашается с традиционной точкой зрения, что первобытный статус Адама был утрачен, заменен первородным грехом и искаженным состоянием человечества, которое передается от родителей детям. Обращаясь к истории сотворения, Паджитт не находит в ней свидетельств в пользу того, что грех Адама и Евы сделал их природу греховной. Он не видит в этой истории свидетельств тому, что Бог перешел на другую сторону «великой пропасти» после того, как Ева отведала плод. Конечно, грех существует, но его результат — это изменение в отношениях с Богом и с другими, а не <сущностное> изменение природы человека.{} Паджитт признаёт способность человека грешить, но считает, что грех приходит в жизнь человека «через наши привычки, намерения или отношение к другим, через наши тела и биологические особенности».{} По этой причине он определяет грех как следствие «систем, травм и образцов» этого мира, создающих дисгармонию в отношениях с Богом и друг с другом.

> Паджитт не переживает, что отказ от первородного греха сближает его учение с пелагианством. Он говорит, что Пелагия не должны были отлучать от церкви, ведь его вера в присущую человеческой природе доброту представляет необходимый противовес акценту Августина на испорченности человека. Паджитт убежден, что вера Августина в то, что люди рождаются обособленными от Бога, соответствует популярному в Римской империи греческому пониманию Бога. Это позволило Августину преодолеть заимствованное Пелагием у друидов понятие о том, что люди рождаются с Божьим светом, горящим в них, даже если его свет и не заметен. Паджитт призывает нас оставаться открытыми к пониманию Пелагия, помня, что разные культуры будут иметь разные выражения христианской веры.{} Естественным результатом несогласия Паджитта с учением о греховности становится его отрицание понимания Бога как судьи и несогласие с учением о реальности ада.{}

> Отказавшись от доктрины греховности человечества, Паджит <выдвигает на первое место идею> общего творчества. Его «богословие интеграции» провозглашает главной целью человека жизнь в гармонии и партнерстве с Богом, другими людьми и всем творением. Этот идеал триединой любви между человеком, Богом и творением для Паджитта отражает подлинную библейскую историю, которая никогда не прерывалась и не была разделена грехом. Человечество, будучи праведным по своей природе, обретает свою ценность, значение и цель в сотрудничестве с Богом в творении. Эта естественная доброта существует в каждом человеке, отображая его непрерывную взаимосвязь с Богом, что является результатом присутствия Божьего света во всём человечестве. Правда, пишет Паджитт, свет может сиять ярко или же тлеть, если человек действительно живет с Богом, либо отходит от него, однако этот свет никогда не гаснет полностью. По Паджитту, содержание евангелия для современной церкви — это радостная жизнь в возрожденной божественной природе, бесконечные отношения общения с Богом благодаря сотрудничеству с ним на земле.

> К мысли о том, что грех также происходит из внешнего источника в окружающем мире, склоняется также Т.Джонс. Он отказался от понятия о первородном грехе, не считая его логичным «в библейском, философском и научном смысле».{} Джонс признаёт, что многие его последователи согласятся с тем, что мы живем в греховном мире, мире войн, голода и <массовых беспорядков>. «Однако они будут склонны объяснять этот грех не дистанцией между человеком и Богом, а разорванными отношениями, приносящими беспорядок в нашу жизнь и мир».{} Сложно не согласиться с ним в том, что мы страдаем от разорванных отношений и многих разновидностей социального зла, но не они — главный источник греха. Разве Иисус не говорил, что грех исходит из сердца, изнутри человека, а не извне? (Мф.15,18.20). Если грех всего лишь внешнее по отношению к человеку явление, тогда крест, по словам Джонса, — всего лишь акт божественной солидарности со страдающим и разорванным миром.{} Но если причина греха кроется в сердце человека, тогда крест должен быть способным очистить нас изнутри. Не поясняя, как именно крест приносит спасение, Джонс всё же настаивает, что распятие Иисуса Христа — стимул для исцеления отношений в мире.

> Отрицание доктрины наследственной греховности человеческой природы приводит к переосмыслению <понятия> благодати. Например, С.Берк считает, что благодать не обусловлена признанием греха или отказом от него; она приходит к нам, просим мы об этом или нет. Мы не должны делать что-либо для получения благодати и нам даже не приходится отвечать на нее.{} Берк призывает отойти от традиционного определения греха, поясняя, что хотя связь благодати и греха определяла христианство на протяжении столетий, она больше не резонирует в нашей культуре. Эта связь скорее отталкивает, чем привлекает. Люди всё менее склонны признавать себя грешниками, нуждающимися в Спасителе. Дело не в том, что теперь люди считают себя совершенными, а в том, что сменился язык, который они используют для описания себя. Разорванность, фрагментарность и отсутствие целостности — вот средства, с помощью которых наши современники <описывают> свои духовные потребности.

> Таким образом, у богословов движения учение о греховности человека претерпевает существенное переосмысление и определяется скорее в понятиях недостатка любви, потребности в спасении и разорванности, чем вражды с Богом и врожденной склонности к греху. Лидеры Появляющейся церкви часто говорят о евангелии как о Божьем плане искупления человечества от эгоистической жизни, проявляющейся в отсутствии любви и справедливости в отношениях с ближним.{} Они видят разорванный мир и верят в то, что Иисус пришел спасти человечество от этого состояния, минимизируя значение спасения от вечности без Бога. Эта точка зрения не должна удивлять нас, учитывая, что многие авторы движения развивают свои взгляды, критически реагируя на модель «вера без дел», в которой, по их мнению, учение о примирении с Богом не ведет к осознанию важности примирения с миром и любви к нему. При этом упускается из виду то, что фундаментальная проблема человечества — не отсутствие любви к ближнему. Этот фактор вторичный после нашей неспособности любить Бога всем сердцем, душой, разумом и крепостью. Евангелие, прежде всего, учит о том, что Бог в Иисусе Христе искупил нас от отчужденности с собой, восстановив отношения.